Homo Argenteus. Сознательная история

Опять либерализм вместо неолиберализма

Предлагаю Вашему вниманию очень спорную статью В. Евлогина «Либерализация общества — это словно истребление врачей в рамках «борьбы» с холерой» (источник: https://ss69100.livejournal.com/4498894.html). «​Капитализм делит людей на воров и обворованных. Воры помалкивают — зачем им привлекать к себе криками ненужное внимание? Орут, и чем дальше, тем истеричнее, обворованные. Орут, скачут на площадях, устраивают пышные и шизофренически-вычурные перформансы, осыпают все вокруг пафосным пустословием (в котором пафос призван скрывать глупость и бесплодность утверждения), и т.п. Почему обворованные так буйно себя ведут? Да потому что им больно. Источника своей боли они не понимают, мозгов не хватает; но саму-то боль почувствовать нетрудно, ее и хомячок чувствует! И потому обворованные, которым социально-больно, которых прищемили в социально-экономическом плане — вопят, бьются в экстазе, воют и скачут. А устранить причины этой боли без ресоветизации нельзя: если обворованным вернуть украденное — чем сыты будут воры? Потому пост-советизм есть вечная нестабильность, шаткая накрененность как в жизни отдельного человека, так и в жизни всего пост-советского общества. Все и всегда грозит упасть. Лимитрофные недообщества соревнуются в русофобии и антисоветизме, громоздят претензию на претензию, возгоняют градус истерики из года в год. Они лишены очень важного фактора спокойствия: возможности отстранения. Прибалты и укры смешны в своей жалкой мстительности мертвецам — как смешны были бы евреи, если бы в современном Израиле носились с лозунгами «дефараноизации» и избавления от тяжкого египетского наследия. Или вавилонского. Мало ли? Все беды оттого, что когда-то были в египетском рабстве… Голова смотрит за спину — потому что ее анатомия не предусматривает взгляда вперед… Пост-советское общество безумно, и потому высшая его потребность, вытекающая из его инстинкта самосохранения — бессрочная и самовозобновляющаяся клевета на советский строй. Оно может себя сохранять в своем безумии и ужасе только постоянно убеждая себя, что в заветном «там» было еще страшнее и еще безумнее. Поэтому для десоветизаторов Сталин становится символом их веры (как у Дудя, дурачка) — мерой всех вещей. Если у Протагора человек был мерой всех вещей (что тоже не есть хорошо), то у этих — конкретный человек, а именно Сталин, создает систему координат их современного бытия. Поскольку они придурки, то они не могут понять рационально — куда деваются материальные блага у одних и откуда берутся материальные блага у других. Эти таинственные оттоки и притоки они объясняют через Сталина и СССР, которые приходят с того света их обворовывать — невидимо, но регулярно.

Заветный и сакральный образ Сталина делает в их жизни все мерзкое — терпимым, все невыносимое — легким, преступное — безобидным. Ну что такое недоедание безработного или пенсионера рядом с величественным и постоянно пополняемым мифом «голодомора»? Что такое судебный беспредел и взяточничество чиновников — рядом с «ужасом Колымы» дудьнутых? И возникает подозрение, что они собираются так жить… вечно! Будут идти годы, десятилетия, советские времена отодвигаться все дальше в древнюю историю, все больше и больше обрастать мифами — и согревать теплом противопоставления придурков, навечно засевших в холодное дерьмо неравенства и несправедливости. Для нас Сталин умер: мы его оплакали и похоронили, мы поминаем его в дни поминовения и носим цветы на его могилу. Для десоветизаторов Сталин — всегда живой. Он нужен им живым навсегда, потому что они не могут (в силу своей умственной анатомии) смотреть вперед. У их общества впереди ничего нет. Нет у них пятилетних или каких-то иных планов развития, нет ориентиров достижения. Свобода потому и свобода, что непредсказуема: куда она повернет завтра, никто не знает. Может, к лучшему, а может и… Утопий, снятых Голливудом, не помню, а вот антиутопий про апокалипсис этого общества, как прогноз его будущего, сняты десятки кинолент! У них впереди ничего нет, кроме бесконечного воспроизводства того дерьма, в которое они себя и нас затащили. А потому единственное бодрящее средство для них — колоться дурью прошлого, снова и снова умножая пережитой «ужас» — чтобы скрасить ужас сегодняшний. А слабо вам, ребята, оставить СССР в покое, и продемонстрировать такое общество, в котором никто не будет ностальгически вздыхать по СССР? Да. Им слабо.

И не потому, что СССР был идеален, а потому что всякое движение к идеалу проходит через советское смысловое и планирующее пространство. Чтобы решить проблемы, которые не успел решить СССР — нужно сперва их поставить, как в СССР, а это именно и запрещено! Делать «как в СССР, только лучше» — означает вернуться к СССР с поправкой на уровень технического прогресса. А им же не вернуться надо, а наоборот — подальше от человеческого жилья в мезозойское болото убежать… А там что может быть? Ну, змеи, ну ящеры… Чего еще может быть на мезозойском болоте свободных цен и отношений? Эквивалентный обмен в торговле — конечно же, отрицает свободу цен и свободу производства, коммерческие тайны и прочий произвол. Само по себе понятие эквивалентного обмена, при котором не страдают обе стороны сделки — предполагает какие-то объективные критерии стоимости, независимые от того, «как договорились». Если есть норматив, что, например, ведро яблок стоит рубль — то я, обменяв рубль на ведро яблок, не мучаюсь вопросом — обманули меня или нет. И тот, кто мне продал это ведро яблок — тоже не мучается. Есть табличка, там написано: сколько мне полагается яблок на рубль, а ему — рублей на яблоки. А если такой таблички в масштабах общества нет, то ведь и я изведусь — не переплатил ли, и он — не продешевил ли? Если нет норматива — то совершенно невозможно определить, кто кого обманул! Кто взял дешевое за дорого, а кто дорого сбыл дешевое? Такая ситуация рай для криминальных хищников, которые, благодаря ей, перестают быть криминальными, действуют в рамках закона. Все их махинации уже не преследуются… И наоборот, она — ад для человека скромного, достойного, жалостливого, снисходительного, социально-ответственного. Его лучшими качествами хищники пользуются как слабостью, постоянно навязывая ему невыгодные отношения. А сверится с тарифом, он не может — ибо в этом обществе «как договорились, так и правильно».

Из этого вырастает и размножается безумие, часть которого — майданные бунты, подобные «холерным» в старое время. Толпа убивала врачей, думая, что от врачей — холера. Ведь врачи появлялись там, где холера — и причину со следствием темный человек путал. Теперь безумная толпа, которая явно не умнее средневековой (скорее, наоборот) — пытается лечить свою боль «дальнейшей либерализацией», и это похоже на истребление врачей в рамках «борьбы» с холерой. Людей обирают — и от этого боль накатывает волна за волной. Боль рождает ярость, а ярость, к сожалению, слепа. Отрицание объективной меры стоимости соотношения благ — это отрицание объективной реальности, объективно существующего мира. Если мир существует сам по себе, независимо от нас и нашего произвола — то меры обмена (цены) в нем не могут быть произвольно-свободными. Существует какая-то объективная мера стоимости материального предмета, независимо от того, признаем мы ее или не признаем. Понятно, что человек, умирающий от жажды — отдаст вагон сапог и за стакан и за глоток воды: он умирает, ему не до сапог, не до защиты своих интересов. Ему нужно хлебнуть воды — остальное для него не важно. Но согласие умирающего от жажды человека на такую сделку — не есть объективная мера стоимости стакана воды. Это его субъективная оценка потребности — есть ведь еще и объективное соотношение, правда? Или нет? Или все сводится к тому кто, кого и как обманет? Отрицание объективно существующей меры обменной стоимости, отрицание объективного мира вне нашего произвола — это, одним словом, безумие. Ум, как явление, конечно же, работает только с объективной реальностью. Он изучает только устойчивые и общие законы бытия. Ум неразрывно связан с идеей Единой Истины, и существует с целью ее отыскать. Если эту цель убрать — существование ума со всеми его логическими законами и аппаратом анализа станет совершенно бессмысленным. Если Истина не одна — тогда их много, и они противоречат друг другу (иначе бы сошлись в Единое). А раз так, то лжи и заблуждения, ошибки и неверного нет: есть только бесчисленное множество равноправных мнений, взглядов. Среди них не будет ни высшего, ни низшего. Нет объективного мира — нет и его Единства. Нет общей Вселенной (которую только и может изучать рациональная наука, выстроенная на поиске сходств, общих начал у разных конкретных предметов).

Все распадается, как в фасеточных глазах насекомого, на миллиарды индивидуальных миров, на миллиарды субъективных мнений, между которыми бесполезно искать переходники и коммуникаторы. Это и есть безумие, празднико-бунт в дурдоме, в который все больше и больше превращаются современный капитализм и обслуживающее его общество спектакля псевдодемократии. Почему? Рациональность нельзя сочетать с криминальностью (под страхом безумия того, кто попытается их гибридизировать). Рациональная экономика — это самоделие + эквивалентные обмены. Само представление об эквивалентном обмене отсылает нас к объективно существующим, приборами вычисляемым мерам стоимости благ. Через это рациональность сама по себе удаляет как «свободу цен», так и возможность неограниченного обогащения. Хотите неограниченных доходов и свободно договариваться — живите в дурдоме. В обществе разумных людей никто не даст вам возможности безгранично обогащаться за их счет, забирая все из общего пользования лично себе. И никто не будет оценивать труд, товар наугад, на глазок — когда есть приборы и математика. И микронная точность измерений! А раз так вышло, что рационализация = ресоветизации отношений, то капитализм и общество спектакля псевдодемократии намертво связали себя с дебилизацией населения, с обстановкой дурдома. Ради этого они глушат умственные способности сограждан безграмотностью и ЕГЭ, идиотскими бесконечными шоу для дебилов, и попросту наркотиками. Если они перестанут глушить мозг и фабриковать массовое безумие — то разум сам по себе развернет их лодку к плановой экономике. Просто согласно законам течения этой реки — ибо думать и планировать синонимы. Кто не умеет планировать — тот и связно думать не умеет.

Нельзя построить капитализм «по науке»: наука по самой сути своей требует ясности, четкости, однозначности, точности измерений, опыта, подтверждающего предположения. Наука чужда, и органически чужда — расплывчатости и неопределенности, «свободному плаванию» и непредсказуемости. Если корабль в свободном плавании — то он потерял курс. Если корабль идет по курсу — то он не в свободном плавании и не «лег в дрейф». Проблема с мировым криминалом, с этими воровскими сообществами, выпендривающимися в Бильдербергских клубах и на Давосских форумах не столько в том, что они воруют, сколько в том, что прикрывают они свое воровство чудовищным воспроизводством безумия и иррациональности, повреждая мозги, практически, всему населению планеты. Безумие, которое идет за капитализмом, как производное от функции — гораздо страшнее самого капитализма. Что такое несправедливость и неравенство доходов — по сравнению с сумасшествием и бесноватостью? Все одно, что легкий насморк супротив последней стадии рака! Наплевать нам на то, что они, банкиры эти криминальные, много жрут! Наплевать бы на их ненасытность и обжорство, если бы они не жрали человеческие мозги! Но и тут тоже без вариантов. Человек мотивируется то разумом, то подсознанием, то рациональным, то темными звериными инстинктами. Существует понятие «разумная достаточность», но нет, и не может быть понятия «достаточность инстинкта». Инстинкт — например, половой или хватательно-поглотительный, или садо-доминационный — это одержимость. Он же сам себя не осознает. Он, как газ, распространяется так далеко, как только сможет. Ему и целого мира мало, он норовит со своими звериными «надо» в космос вылезти… А словами инстинкт выразить невозможно — потому что он формировался в эпоху до языка, до-логическую. Он был в законченном виде уже тогда, когда живое умело только урчать, рычать и реветь. И, конечно, когда мы инстинкты начинаем выражать словами — получается какое-то очевидное безумие. Можно разумом обосновать потребность в чем-то, но нельзя же средствами разума обосновать потребность во всем!

— Зачем тебе те вещи, которыми ты никогда не будешь пользоваться? — На всякий случай… Пусть будут… Могу хапнуть — значит хапну, не раздумывая… А что в итоге? Бессмысленная жестокость этой жизни к ее обворованным приватизаторами изгоям сравнима только с колоссальным бескультурьем и умственной, духовной деградацией. Человека обирают, а чтобы он не протестовал — глупят, зверят и скотинят. Боли все больше — а мозгов для ее осмысления все меньше. Итог: горящие покрышки «за Европу»: реакция простейшего существа, амебного разума на внешние раздражители…» (Евлогин). Довольно печальная статья, которую можно понять только подсознательно. С одной стороны, ее автор ратует за «осознанность бытия», а с другой, «сваливает в одну кучу» разные термины, к которым в его голове нет четких определений. В результате чего, у него и вышел «дурдом», против которого он же сам и борется. Давайте и мы порассуждаем в рамках поднятой темы, и начнем прямо с названия: «Либерализация общества — это словно истребление врачей в рамках «борьбы» с холерой». А что такое либерализация? Согласно Википедии, либерализация — процесс расширения прав и свобод граждан или подданных какой-либо страны — в первую очередь в политической, экономической, культурной и других сферах общественной жизни. Имеется в виду как соблюдение гражданских прав и свобод в рамках существующего законодательства, так и сокращение сферы действия или отмена запретительных, карательных и репрессивных законов и ограничений, то есть сокращение сферы государственного контроля отдельной личности, групп общества. Сразу возникает следующий вопрос — а что Евлогин против всего этого? Наверняка, нет. Он против расширения прав у меньшинства за счет их сужения у большинства. А это — не либерализм, это — неолиберализм. Поехали дальше. Что же предлагает Евлогин, чтобы справиться с «неолиберальным нашествием» в нашей стране? Да, просто вернуться к Советскому социализму «с поправкой на уровень технического прогресса». А что такое социализм? Это — тот же капитализм, главным «буржуином» которого является государство. А государство — это власть, то есть, опять меньшинство, наделенное правом использования насилия для управления народом (большинством). И каким бы не был «уровень технического прогресса», приведенная выше формула остается без изменения. Евлогин призывает своих читателей рассуждать разумно, при этом сам этого не делает.

Тем не менее, его пафос трогает Души читателей, и большинство из них подсознательно разделяют его точку зрения (ко всему прочему, в статье встречаются еще и дельные мысли, правда, редко). Почему — подсознательно? Да потому, что осознать неосознанное самим автором — невозможно по определению. Процесс осознания включает в себя деление общей картины (образа) на составные части и анализ этих частей поодиночке. Когда же анализируемый образ не осознан самим автором, он не поддается делению, так как его отдельные части начинают противоречить друг другу. Именно такую картину автор и увидел в статье Евлогина. Такую картину можно понять (не осознать, а просто понять) только подсознательно (как целый образ). У мужиков доминирующим является левое логичное полушарие мозга, а у женщин — правое образное. Именно поэтому им зачастую так трудно понять друг друга. Так и статья Евлогина, скорее всего, предназначена для читательниц, а не для читателей. Автор совсем не спорит с Евлогиным о преимуществах социального капитализма, но подобные преимущества есть и в индивидуальном капитализме (например, малый бизнес никак по-другому не построить). А весь негатив (и от того, и от другого капитализма) несет на себе сама власть (меньшинство), а не политические основы ее функционирования. Если власть (меньшинство) и народ (большинство) будут взаимозависимы друг от друга, то такая власть уже не сможет переродиться в «бандитскую власть», а стало быть, такая власть будет устраивать всех. Сейчас же во всех странах мира народ полностью зависит от власти, а власть от народа никак не зависит. «Меньшинство насилует большинство» — вот главная причина всех современных бед в мире, а все остальное — лишь «надстройка». Евлогин же подошел к написанию своей статьи чисто по-женски (без деления единой картины на составные части). Вот у него и получилось то, что получилось, другими словами, ничего. А главная беда Евлогина состоит в том, что он, по его же словам, «мотивируется то разумом, то подсознанием, то рациональным, то темными звериными инстинктами». А по настоящему разумный человек должен всегда мыслить «синхронистически» (в терминологии Юнга), то есть одновременно и Верой, и подсознанием, и разумом.

А для того чтобы лучше понять этот тезис рекомендую Вам испанского писателя 17 века Бальтасара Грасиана. В своей книге «Карманный оракул» он дает 300 рекомендаций по выстраиванию отношений в социуме. «Лучшая книга по искусству влияния на людей» (источник: https://cont.ws/@Psihiatr/1353745,

«1. Пусть в тебе нуждаются. Лучше пусть тебя просят, чем благодарят. Утолив жажду, от источника отвернутся, выжатый апельсин сбросят в болото. Конец нужде — конец дружбе. Да будет первым твоим житейским правилом — поддерживать нужду в тебе, не удовлетворять ее полностью.

2. К каждому подбирать отмычку. В этом искусство управлять людьми. Все люди — идолопоклонники: кумир одних — почести, других — корысть, а большинства — наслаждение. Штука в том, чтобы угадать, какой у кого идол, и затем применить надлежащее средство, ключ к страстям ближнего. Ищи перводвигатель: не всегда он возвышенный, чаще низменный, ибо людей порочных больше, чем порядочных.
3. Знать главное свое достоинство. Развивать лучшую из своих способностей. Каждый мог бы в чем-то достигнуть больших высот, кабы знал свои преимущества. Большинство же людей насилуют свою натуру и потому ни в чем не достигают превосходства.
4. Метать и отражать тайные стрелы. Тайными стрелами проверяются намерения, скрытно и глубоко исследуются сердца. С такой же ловкостью, с какой их мечет умысел, осторожность должна их встречать, а прозорливость — предвидеть, ибо знание — самая надежная защита, и удар предвиденный уже не столь опасен.
5. Непроницаемость духа. Муж осмотрительный, коль хочет, чтоб его уважали, не позволит нащупать свое дно — ни в познаниях, ни в деяниях, с ним можно лишь познакомиться, но нельзя до конца постигнуть. Пусть никто не знает предела твоих возможностей, иначе дашь повод для разочарования. Никогда не дозволяй видеть тебя насквозь. Когда не знают и сомневаются, почитают больше, чем когда все твои силы, хоть бы и большие, налицо. Книгу можно легко найти в Интернете, и она принесет вам немало пользы. Особенно, если вы будете читать не торопясь и вдумчиво».

Ну а теперь статья от В.Л. Авагяна «Либерализм — некроз цивилизации» (источник: https://ss69100.livejournal.com/4500033.html). «В той мифологии, которую упорно насаждают либералы в головах людей, цены формируются соотношением спроса и предложения на всем рынке. Им такая мифология необходима, чтобы оправдать регулярные геноциды, постоянно сопровождающие их практику. Как изящно выразил это Анатолий Чубайс: «Что вы волнуетесь за этих людей? Ну, вымрет тридцать миллионов. Они не вписались в рынок. Не думайте об этом — новые вырастут». Чубайс-то мастер слова, а его косноязычные единомышленники говорят не так поэтично: «цены формируются соотношением спроса и предложения». А по сути — одно и то же, просто разными словами. Человек лишается самоценности и становится расходным материалом для рынка. Нужен, востребован — живет. Не нужен — ликвидируется. На самом деле цены формируются, конечно, не спросом и не предложением, а СИЛОЙ. Нельзя, например, сказать, что у меня нет спроса на квартиру. У меня очень даже есть спрос на жилье! У меня денег нет. И потому мой спрос, каким бы острым он ни был — ничего не «формирует» на рынке. А что, вы скажете — предложения нет? Сколько вон домов стоят нераспроданными, предложения выше крыши! А готовых, строить жилье (естественно, за деньги) — еще больше. Они предлагают, предлагают, предлагают… А мы все спрашиваем, спрашиваем, спрашиваем… А рынок ничего не «формирует» ни из того, ни из другого. Конечно, сложившиеся на рынке цены — есть итог и отпечаток силового преобладания. Кто сильнее — выдавил себе условия получше, повыгоднее. Кто слабее — того отогнали к «параше». Вместе с его спросом и предложением, вместе взятыми. Вместо того, чтобы заниматься ерундой, и болтать о свободном ценообразовании на рынке — следует говорить о снабжении, его базах и технологиях, а так же и об отсутствии таковых. Цена на говядину у львов определяется соотношением их и бычьих сил. Если лев молодой и сильный, а бычок слабый и безрогий, то говядина для льва бьет рекорды дешевизны. Если наоборот, лев слабый и плохо бегает, а бык рогат — то говядина для льва резко дорожает. Когда мы говорим о «свободном рынке» — мы отвечаем на вопрос «почем говядина для хищника?». Нельзя же болтать без ума, что отношения на свободных рынках нерегулируемы. Они там не регулируемы ЗАКОНОМ — это да. Но ведь кто-то же их там, ВМЕСТО ЗАКОНА, регулирует! Если не закон — то криминал.

Нерегулируемые отношения выглядели бы так: два слепца, один не видит, чего купил, другой не видит, сколько ему заплатили. А так-то, в практике, они очень даже регулируются — тем или теми, кто сильнее! Ни о какой добровольности отношений на рынке не может быть и речи. Добровольно — человек взял бы бесплатно, да и ушел. А речь идет о навязанных человеку отношениях, при навязывании которых человека шантажируют его неотъемлемыми нуждами. Суть рынка-то в этом, а вовсе не в какой-то мифической добровольности! Покупатель ведь платит не столько, сколько ему хочется (ему хотелось бы вообще не платить) — а столько, сколько ему навязывают. Навязывают, шантажируя неудовлетворением его базовых нужд, в буквальном смысле, шантажируя смертью. Этот шантаж происходит как при покупке товара, так и при покупке рабочей силы. Ведь на рынке нет тарифных сеток оплаты труда, спущенных сверху, нет государственных расценок. Человек и покупает, и трудится за сумму, навязанную ему шантажом, а порой и террором. Как шутят латиноамериканкие профсоюзники — «у нас в Южной Америке цены на все определяются рынком, а цена на труд — пулеметами». Теоретически, конечно, человек, умирающий в пустыне от жажды — имеет очень высокий спрос на стакан воды. И тот, у кого есть стакан воды — может сделать предложение очень высокой стоимости. Но фактически-то не спрос и предложение решат вопрос, а сила. Владелец стакана воды легко перестает быть владельцам стакана воды, если умирающий от жажды сильнее его. Тот, кто спекулирует водой в пустыне — должен быть готов получить по шее от жертв спекуляции. На языке науки это называется «изменение законодательства» или «смена власти». А проще говоря: «было ваше — стало наше». То есть, что я хочу доказать: цены на все, что есть — когда они устанавливаются «свободно» — свободно устанавливаются не всеми, а только самыми сильными и хищными. Ни в одном городе мира не додумались убрать полицию — чтобы горожане сами, свободно, устанавливали взаимоотношения. А почему? Да потому что понятно, чем, в отсутствии полиции и закона закончатся такие «свободные отношения»! Почему вы считаете, что в экономике по-другому? И что справедливые цены — не те, которые установлены на основании теоретических представлений о справедливости законодательным путем, а те, которые неизвестно откуда взялись? Якобы из баланса спроса и предложения… Хулиган предложил в подворотне модель отношений, очкарик на нее «согласился»: ничего не скажешь, эталон справедливости и рациональности!

Пора прекращать либеральную демагогию, и сказать честно: ценность человека заключается в самом человеке, в том, что он человек, а не в его экономической роли, которую, постаравшись, всегда можно свести к нолю. И ведь не из чистого садизма стараются сводить ее к нолю, а в силу прямой и очевидной прибыли! В обществе нищих работодатели крупно экономят на оплате труда, кроме того, нищие очень покладисты, как работники! Обеспечение человека, его доля — без которой он обделенный — это не либеральные «бла-бла-бла», а технологический комплекс, который: — Можно создать и запустить; — Можно не создавать; — А можно отобрать или сломать. Комплекс обеспечения (оклад-надел) в чем-то схож с автомобилем. Это тоже машина, а точнее, совокупность машин. Человек может иметь машину, может не иметь, а ее — у него могут угнать. Ну, и конечно, тем, кто наверху выгоднее и комфортнее эти комплексы жизнеобеспечения не строить, а уже построенные — украсть или разрушить. Эта прямая выгода верхов от обнищания низов — очень серьезная социальная проблема, приводящая к деструкции общественных отношений. Допустим, человек получает пенсию. Ему сорок лет, он вполне еще крепок, но, допустим, был военным и заслужил пенсию. Ему хватает: машина его обеспечения работает исправно. Вы заманите такого человека на грязную и низкооплачиваемую работу? Нет. Ему зачем? Кроме того, он и как гражданин обладает очень высокой степенью свободы. Поскольку его снабжение отлажено автоматически, вам будет очень трудно навязать ему поступок, с которым он внутренне не согласен. Который он считает несправедливым, или унизительным, или глупым. Все меняется, если машину обеспечения сломать. Человек, лишившись средств к существованию, сразу становится согласен на любую работу за любую оплату. Ему выбирать-то не из чего! Работодателю не нужно заманивать его дорогостоящим пряником — есть бесплатный кнут. Как гражданин, такой человек лишен собственного мнения: его мнение есть мнение его работодателя, держащего его за нежные места.

То есть сделать обеспеченного нищим — это и экономическая, и политическая выгода верхов. Противостоять этой выгоде (заключающейся в дешевом и покорном работнике) можно только осознанной политической волей. У рынка, свободного и даже несвободного (монополизированного) — такой воли нет и неоткуда взяться. Как крупному (монополист) так и мелкому (рыночная стихия) работодателю невыгоден обеспеченный, имеющий выбор, человек. Выгоднее всего им нищий: из его нищеты они выковывают и свои сверхдоходы, и его полное бесправие. Есть принципиальная разница между работником, которому есть куда уйти с предприятия — и работником, которому идти оттуда некуда. С первым не забалуешь, а то без работников останешься. А из второго — хоть веревки вей! Очень важно понимать экономистам (в первую очередь я пишу для профессиональных экономистов), что проблемы отношений между людьми в полной мере калькируются и в отношениях между нациями. Просто переходят на уровень выше, а по сути — остаются те же. Свобода есть неопределенность. Например, свободные цены — это заранее неизвестные цены, о которых шарлатаны гадают на кофейной гуще: «а сколько к концу года будет стоить нефть?». Неопределенность отношений приводит к порабощению слабого сильным. Если в законе прописано, что я должен заплатить маляру 5 рублей — то, собственно, неважно, кто я и кто маляр. Но если закон дозволяет нам с маляром самим договориться о цене труда — и мои, и его силовые возможности выходят на первый план, превращаются в противостояние взаимоуничтожения. Если заранее неизвестно, сколько я должен маляру, то он постарается взять с меня как можно больше, не смущаясь тем, что может разорить меня. Да и я — то же самое. Только наоборот. Никакой свободы и добровольности в наших отношениях не будет, а будет баланс сил, нужды и взаимного шантажа. Общество превращается в банку с пауками, в которой пауки пожирают друг друга. И умному человеку сложно в такой обстановке морально осуждать работодателя-кровопийцу, потому что жертва кровопийцы, перевернись ситуация, поступила бы так же. Вот, к примеру, голодные хотят хлеба, а торговец задирает цены. Но переверните ситуацию: голодные, дай им волю, заберут весь хлеб бесплатно, и с голоду помрет уже торговец, ранее над ними куражившийся…

Все вместе это гноище взаимного разбоя названо не очень удачным словом «капитализм» (на мой взгляд, это невыразительный и не отражающий сути проблем термин). А сущность проблемы в том, что неопределенность цен не позволяет с достоверностью установить, кто кого обманывает. Например, работал батрак в конюшне и получил рубль. А вдруг на самом деле он заработал больше? Или наоборот — и на рубль не заработал? Где вообще это «на самом деле»?! Официальных-то расценок нет, одна демагогия: работодателю кажется, что ты недорабатываешь и халтуришь, тебе кажется, что перерабатываешь… Остается только креститься — когда кажется-то… В итоге получается, что все «свободны» только от закона. А от шантажа — никто не свободен. И человек в таком обществе за подлость получает премии. Чем подлее — тем больше фонд его премирования… Сама логика развития (генезиса) морали и законодательства, науки и разума подводит нас к проблеме индивидуальных продуктопроводов. Это та система, по которой какая-то часть благ из общего котла производства поступает мне или вам. Например, газ. То, что газ есть в общей трубе, и его там много — полдела. Важнее, чтобы была индивидуальная отводка к вам в дом… Это же касается и всех прочих материальных благ. Продуктопровод должен стать правом человека, а не заслугой со злонамеренной неопределенностью критериев заслуженности. Если неизвестно, кто, что и как заслуживает — всегда можно сказать — «а ты не заслужил!». Чем капиталисты во все времена охотно и с выгодой для себя пользуются. Экономика — это наука о том, как желаемые блага сделать доступными. При этом ее черная тень, хрематистика — наука о том, как желаемые ДЛЯ ТЕБЯ блага сделать доступными ДЛЯ ТЕБЯ. Не для всех, не абстрактно, а лично и конкретно, и только — ДЛЯ ТЕБЯ. А что будет с другими людьми — хрематистике не важно. Если в обществе мало масла, а ты увеличиваешь доступность масла лично для себя — то ты тем самым автоматически снижаешь доступность масла для других. Это относится и к любому другому продукту. Зачем производить в целом больше масла (или иного продукта) — если можно просто перераспределить имеющееся в свою пользу? Отсюда мы, экономисты, диагностируем и проблемы продуктопроводов: 1) территориальные, 2) личные.

Совершенно не гипотетическая ситуация: некая страна выменивала все блага жизни на каучук. Или какао-бобы. Или еще что-нибудь (страшно сказать, нефть!). Пусть лучше будет каучук… А потом появился искусственный каучук (допустим) и натуральный стал не нужен. И нашу страну-пример, натурально, перестали кормить. У нее же не было никаких юридических прав на продуктопроводы, все строилось на добровольном обмене в выгодной обеим сторонам ситуации. И если каучук вдруг стал не нужен — зачем что-то выменивать на него?! Личные продуктопроводы — строятся по аналогии с национальными, большими. Вообразите большую трубу, от которой ответвляются малые трубы. Отводки — ведущие в дома. Если изготовляемый вами лично продукт перестал быть нужен — то зачем поставлять вам на дом все иные блага, в которых вы нуждаетесь? Ведь нуждаетесь в питании вы — а не тот, кто вам его поставляет. Раньше вы его за горло держали, не отдав своего продукта, он не мог получить вашего. А теперь он свободен: ваш продукт ему больше не нужен, и свой он вам тоже поставлять не желает. И что делать?! Вопросы, как вы уже поняли, совсем не праздные, а очень даже актуальные. И человеку в отдельности, и целой стране светит риск оказаться в мертвецах или в бесправных заложниках. Во втором случае к ним «снизойдут», бросят кость с барского стола — но на каких условиях?! Трудно заранее предсказать — чего потребуют взамен своей незаменимой «кости»! Продуктопроводы рушатся не только в случае замены продукта, но и в случае уже описанного нами некроза элемента цивилизации. Чем жить священнику, если опустеют храмы? Чем жить писателю и журналисту, если перестали читать? Чем жить ученому — если никому не интересно познание? Чем жить космонавту, если страна отказалась от космоса, летчику — если страна осталась без авиации, и т.п.? Если две стороны в отношениях контракта, то возможны два варианта:

1) или условия контракта признаются священными, неприкосновенными.

2) или сильная сторона постоянно улучшает свои условия, автоматически ухудшая условия для слабой стороны контракта.

На практике это выглядит так: — Или вы отстаиваете свои условия твердостью и силой. — Или вам постоянно урезают, ухудшают условия сотрудничества. Причём озвученное мною — настаиваю! — имеет статус закона в экономической науке. Незащищенная позиция сминается. На войне — когда этого хочет агрессор. А в экономике — всегда. Потому что агрессия — дело добровольное, а максимизация прибыли — в рыночной экономике дело принудительное. То есть в экономике незащищенная позиция сминается даже более гарантированно, чем на фронте. Если только предприниматели получают возможность платить меньше — они ее или используют, или разоряются в пользу более жестоких коллег» (Авагян). Как видите, уважаемый читатель, и статья Авагяна, и статья Евлогина рассказывают об одном и том же, но с разных позиций. Авагян не только сам осознал картину мира, о которой рассказывает, но также поделил ее на составные части и проанализировал их по отдельности (то есть сделал это за Вас, уважаемый читатель). И что ни говори, а Авагян значительно ближе подошел к ответу на вопрос — что именно должно определять цену та тот или иной продукт? По его мнению, цену определяет Сила, и это абсолютно справедливо для современного мира. Но и он не ответил на вопрос — как сделать мир более справедливым? Правда, в отличие от Евлогина, он и не ставил перед собой такой задачи. Но этот вопрос волнует непрофессионалов от экономики, вроде Евлогина и автора этого сайта, значительно больше, чем все другие. Как ответил на него Евлогин, мы уже знаем (автор этого сайта не признает такой ответ). А теперь, давайте вспомним, как на этот вопрос отвечает этот самый автор.

И раз мы здесь разбирались с вопросом ценообразования, будем продолжать ту же самую линию. Итак, есть власть (меньшинство), которая диктует свои цены. И ей противостоит не сам народ (большинство), а его представители (Советы народных депутатов). И если этот Совет решит, что цены несправедливы, он блокирует прохождение управляющего сигнала от центральной власти (это его право должно быть закреплено в Конституции). Как видите, в этом случае уже власть зависит от народа. Однако ни одна система не может нормально функционировать при отсутствии в ней обратных связей. А потому, власть вправе лишить тот или иной Совет его права, фильтровать управляющие сигналы. Но опять-таки, «не за просто так», а выплатив соответствующему Совету половину его бюджета. Все, сигнал для исполнения поступил, но этот сигнал действует лишь до тех пор, пока центральная власть оплачивает половину бюджета местного самоуправления. Стоит ей прекратить оплату, сигнал опять заблокируется. Как видите, в этом случае власть и представляющий народ Совет становятся взаимозависимыми, и хотят они того или нет, им придется искать компромиссное решение вопросов ценообразования. Вот и получается, что ценообразование происходит уже не за счет Силы продавца (как пишет Авагян) или мнения власти (как предлагает Евлогин), а в результате договора между меньшинством (властью) и большинством (народом) и достижения между ними компромисса. А «договор, как известно, дороже денег»! А чтобы все это смогло осуществиться на практике, необходимо, прежде всего, принять новую Конституцию страны, где «черным по белому» было бы указано, что государственная власть в России опирается на местное самоуправление (ежегодно обновляемые муниципальные Советы, которые имеют свой собственный бюджет). И бюджет этот составляет одну треть от всего бюджета страны, поделенной пропорционально количеству жителей в том или ином муниципалитете. Только так и можно хоть что-то изменить в России, а со временем и в остальном современном мире. И главным в этом деле является организация местного самоуправления. Другими словами, необходимо переделать современные человеческие сообщества по примеру устройства жизни в природе — обычное управление многоклеточного организма происходит исключительно «на местах», а центральная власть подключается к управлению только в случае необходимости.