Китай и Россия — в чем разница
Предлагаю поговорить в этой главе об экономике. И помогут нам в этом Авагян и Катасонов. Начнем со статьи В.Л. Авагяна «Когда зло ближнему превращается в источник благосостояния» (источник: https://ss69100.livejournal.com/4533214.html). «Классовое учение коммунистов отражало, хоть неточно и мутно, объективную реальность: произвольное деление земных, материальных благ делает людей врагами друг другу. Не какие-то мифические классы, а именно людей, персонально. Для того, чтобы люди не ссорились — нужно, чтобы они определились с долями и перестали подворовывать друг у друга. Приведу две модельных схемы. Допустим, система производит 100 хлебов. Действует закон, что каждому из 10 участников — 10% от общей выпечки. Это означает, что рост дохода одного участника может быть, достигнут только одним путем: 1. Через увеличение выпечки всей системы в целом. 2. Параллельно росту долей у других участников. Если вы получали 10 хлебов, а стали получать 20, это означает (в описанной схеме) — что в целом система стала выпекать 200 хлебов вместо прежних 100, и все ее участники получают тоже по 20 вместо 10. В таких условиях люди дружат, живут, как одна семья, и дело у них общее. И убытки, и доходы системы сразу и пропорционально раскладываются на всех. Теперь представим, что система выпекает те же 100 хлебов, и вы получаете свою долю в 10 хлебов. Но это — итог произвольного деления, связанного с силовым балансом в обществе. Вам не закон процент прописывает, а сколько вы сами себе выцарапаете. Если вы в такой ситуации стали получать 20 хлебов вместо прежних 10 — это не сулит ничего определенного системе в целом. Может, и ей стало лучше, а может, хуже, а может, в целом все осталось по-прежнему. Ваша доля отвязана от среднего удела. Как бы хорошо ни шли у вас дела — соседу это не поможет, и наоборот, как бы плохо ни шли — соседу не повредит. Может быть, система печет все те же 100, а может и меньше: просто другие стали жить хуже. Нет ни общего роста, ни взаимной поддержки. Ваша прибыль = убыткам других участников дела. Чем им хуже — тем вам лучше… В таких условиях не будет ни классового мира, ни бесклассового мира. Когда хозяева системы приватизировали ее для себя, и отказались считать общим достоянием, служащим общему, восходящему, делу — по сути, зло ближнему превращается в источник благосостояния. Теоретически рост богатств отдельно взятого члена общества может способствовать благу всего общества. Но не будем закрывать глаза на очевидное для экономической науки: обогащение личности на благе обществу — наиболее тяжелый, трудный, долгий, и потому наименее вероятный путь обогащения.
Если воде открыт путь под гору, то вода никогда в гору не побежит. Сила тяжести направит ее по линии наименьшего сопротивления. Точно так же и с обогащением. Материальный и моральный ущерб, нанесенный ближнему (или дальнему) — дают моментальный и огромный личный доход. Если же двигаться путем «разумного, доброго, вечного», то есть обогащаться не вместо других, а вместе с другими — то эффект гораздо более скромный, растянутый и сомнительный. Есть предприниматели, которые делают деньги на радости людей: они предлагают людям нечто, без чего легко можно обойтись, но что, будучи купленным, украшает жизнь (какое-нибудь замысловатое пирожное, например). Это правило или исключение? Скорее, исключение… Главная дорога в другую сторону: делать деньги на беде и горе других людей. Это уже не пирожные выпекать в свободную продажу! Берется в готовом виде, или создается искусственно невыносимая ситуация — за выход из которой человек должен заплатить. И человек платит, и гораздо больше, чем за пирожное, без которого легко мог обойтись — но жизнь его лучше не становится. Если вам за бешеные деньги вылечили больной зуб, то вы просто возвращаетесь в состояние до того, как зуб заболел. И хотя современные дантисты — наглецы, они — белые ангелы по сравнению с более крупным бизнесом. Потому что они не создают искусственно беду, а просто пользуются готовой бедой человека… Самый крупный и прибыльный бизнес не может ждать милостей от природы: взять их у нее — вот его задача. И этим крупный бизнес отличается от стоматологического. Там ждут, пока жареный петух жертву в одно место клюнет, а тут сами создают и пускают красного петуха. При таких условиях экономика и политика приобретают ярко выраженный антиобщественный, истребительный характер. Человек, который в таком обществе не имеет «прихватов», простой, обычный человек «без блата» — вначале теряет всякий шанс жить хорошо, а потом и просто всякий шанс элементарно выжить. ВыжиВание сменяется выжиМанием. Человек, не включенный в списки хозяев жизни — рассматривается, как лимон, который нужно выжать. Если выжать лимон не досуха, то это (любая домохозяйка вам подскажет) — бесхозяйственность. Если в лимоне остается сок, в семечке — масло, а в винограде влага — значит, вы плохо с ними поработали.
Прессы, которые не выжимают досуха — считаются плохими и заменяются на более эффективные, «патентованные». Когда простому человеку кажется, что у него уже все отняли и сделать его положение хуже нельзя — всякий раз выясняется, что можно. Как экономист, объясню эту загадку: всякий живой человек, именно потому, что он живой (еще не умер) — имеет доступ к каким-то средствам существования. Может быть, они крайне недостаточные, дистрофические, убогие — но они есть, раз он жив. А «средства к существованию» и «деньги» — близкородственные понятия. Деньги — это учетно-условная система распределения и перемещения средств к существованию. Сами по себе деньги — условные значки, подобные игровым фишкам, и сами по себе они не стоят ничего. Смысл денег в том, что они оформляют процесс раздачи материальных благ. Денежные знаки — это талончики власти на получение тех или иных, имеющихся в наличии, готовых благ и/или сырьевых ресурсов. Например, простейшее, средневековое благо-ресурс, земля. У государства есть какое-то количество земли. Те, кому государство дало много талончиков на ее получение — могут огородить много земли. Те, кому мало — мало. Те, кому не дала ни одного — безземельные. Первоисточником такого, чаще всего произвольного и самодурского распределения, выступает правящая власть. Далее плательщики выступают в роли агента власти, как системы. Каждый человек с деньгами в кармане — маленький министр, выступающий от лица политического режима с инициативами по организации жизни. Власть в форме денег передает себя плательщикам — которые, собственно, и являются властью на местах. Именно поэтому вопрос о разделении власти и денег — схоластический вопрос. Они неделимы. Ведь власть по определению — есть распоряжение ресурсами территории. Те, кто распоряжаются ресурсами территории — являются представителями власти.
Именно поэтому так тонка и условна грань между государственным начальством и частными собственниками. Власть легко конвертируется в собственность, собственность — обратно во власть. Это как доллар и евро, бумажки с виду разные, а доминирующая финансовая роль в мире одна. И обменять — раз плюнуть… Есть территория. На ней есть ресурсы. Власть ими владеет. Но нет смысла владеть тем, чем не пользуешься. И власть раздает ресурсы своим фаворитам. Инструментом раздачи являются деньги. Совокупность людей, эксплуатирующих территорию, и называется властью (политической системой). Формы, да, могут быть разные, суть одна. Приведу пример, чтобы меня понимали не только экономисты. Если вам подарили квартиру — вы можете ее продать. Если вы купили квартиру — то вы можете ее подарить. В одной операции деньги участвуют, в другой — нет. Но речь идет об одном и том же: жилье есть ресурс, ресурсом кто-то распорядился, тем или иным образом. Поэтому я всегда с такой усмешкой отношусь к завиральным теориям о разделении власти и собственности. Власть заключается в возможности использовать людей и распределять материальные ценности. Деньги делают ровным счетом то же самое. То есть это две стороны одной медали. Понимая все это, мы понимаем возможность геноцидного произвола в распределении благ и ресурсов территории. Если человека ограбили разбойники, то он идет жаловаться государству. А если человека ограбило государство — то куда и кому ему жаловаться? Он уткнется в высшую инстанцию — и «аллес капут»… Цивилизация, конечно же, выстроена на представлениях о некоей Небесной справедливости, которая и выше и авторитетнее земного «Верховного суда». Не будь этого — человечество никогда не вышло бы из первичной стадии звериного произвола и самодурства (как видите, я внимательно читаю А. Леонидова, и не только в нашей ЭиМ!). Но в то же время загробный суд — он по определению за гробом. А «перед гробом» — верховная власть, которая присвоила себе право ни перед кем в этом мире не отчитываться. И если государство решило уничтожить одну свою часть в пользу другой своей части (а именно это и происходит 30 лет у нас на глазах по всей Евразии) — кто помешает? Саша Леонидов уверяет, что пламенная молитва. А я думаю — здесь, на Земле — никто…
Все очень просто, и связано с алчностью куда больше, чем с кровожадностью (хотя элемент садизма элит никто не исключает). Совокупность благ на территории может расти или сокращаться, но в каждый конкретный момент времени она составляет ограниченную величину. Представим ее в виде 100%. Что значит «уничтожить половину населения в пользу другой половины»? Ну, вы берете эти 100% благ — и все их отдаете только 10, 30, 50% населения. А оставшимся — кукиш. То, что оставшимся — плохо, понятно. Но ведь и тем, кто в доле — хорошо, и это тоже понятно. Ну, было, допустим, 100 кв. м. жилплощади. Ее можно на пятерых поделить, а можно одному отдать. В первом случае будут тесные закутки, но каждой семье. Во втором — просторное жилье одному, и четыре бомжа в придачу. Политика вытесняющей концентрации быстро находит поддержку (и очень активно-агрессивную) в кругах получателей благ. Им не нужно слов и теорий, они своими глазами и на своей шкуре все познали: 100 кв. м. лучше 20 кв. м., и с этим трудно спорить. Убедить тех, кто вкусил человечины, вернуться назад в травоядный СССР, где всем давали примерно поровну (и оттого всем мало) — нереально. Любовь к мясному рациону очень быстро развивается в гоминиде, изначально, как уверяют антропологи, травоядной. И когда вы попытаетесь вернуть общество к какой-то, самой приблизительной и условной справедливости — гоминиды-каннибалы вам шею свернут… Шансы у цивилизации появляются только тогда, когда политика вытесняющей концентрации богатств выбрасывает за борт жизни подавляющее большинство граждан. То есть когда объемы потребления «успешных» стремятся к бесконечности, но количество этих «успешных» — стремится к нолю. Тогда и начинается движение за демократизацию потребления, в котором проявляется религиозный мотив «относится к другому, как к самому себе». Тогда становятся популярны идеи жить вместе с другим, а не вместо другого.
Откуда взялись «коммуналки», язва советского быта? Почему нельзя было сразу строить маленькие, но отдельные квартирки (как после и стали делать)? Коммуналка — это гигантская, зашкаливающая воображение роскошью квартира (или особняк) богатой семьи — в которую на волне демократизации потребления заселили сразу множество семей. Порой десятки семей находили крышу над головой там, где раньше раздувался до гомерических размеров пузырь алчности и гордыни одного человека… Но он ведь не в пустоте раздувался. Он раздувался в социальном пространстве, на дележе изначально-общих ресурсов страны, где забирал себе, любимому, все больше и больше, не оставляя другим совсем ничего для жизни. Поляризация населения, что в царской России, что сегодня принимает совершенно патологические, изуверские формы, и только слепой этого не видит. Но это и называется «уничтожать одну часть населения в пользу другой», с выгодой для другой! Родились у Родины-Матери двое сыновей, она, вместо того, чтобы поделить им кашку поровну (братья, как-никак) — любимчику сует две тарелки, а изгою — фигу под нос… Конструирование человеческой цивилизации, путь прогресса (как социального, так и технического, который без социального попросту не нужен) — штука трудная и сложная. И опасная. Какой бы аспект конструирования цивилизации мы не взяли — там и затраты, и риски большие. Возьмите узкую отрасль прогресса — самолетостроение. Самолет еще не летает — а сколько он уже сожрал денег, труда, времени, пока его собирают (особенно если новая модель)! А вдруг он вообще не полетит?! А вы много лет учили инженерные науки, чтобы его строить, столько материалов и рабочих часов потратили… Кто вам деньги вернет за не полетевший самолёт? Кто вам годы жизни вернет, отданные этой мечте? Ладно, дальше: построили. Он полетел. С летчиком-испытателем на борту. В полете что-то пошло не так, и самолет гробызнулся. Вместе с летчиком-испытателем. Погиб храбрый, достойный, высоко-квалифицированный человек… Из-за того, что вам в свое время приспичило построить новую модель самолета!
В принципе, строительство социализма (коммунизма) отличается от самолетостроения только широтой и масштабностью. А больше — ничем не отличается. Тоже конструируем новую модель — только не аэробуса, а общества. Тоже тратим немеряно труда, времени, ресурсов — на подготовительном этапе. Тоже рискуем допустить ошибку. А вдруг не полетит? А вдруг полетит, но упадет и летчика убьет? Как нам быть? Сложить руки и ничего не делать? Забыть о небе и ездить только на деревянной арбе с эриваньским осликом? Но ведь выбор антисоветчины в этом и заключается: осудить конструирование нового, вечно ездить на первобытной арбе примитивного рынка — «оно надежней, да оно и тише»… Я к чему все это? Те, кому кажется, что они выигрывают на социальном каннибализме современности — по большому счету, заблуждаются. Большая, настоящая, человеческая жизнь отнята не только у тех, кто проиграл, но и у тех, кто, с виду, выиграл. Победитель получает весьма сомнительный приз — жизнь животного, гиены на куче падали. Обжираясь на этой куче, вспомните, что в могилу с собой все равно ничего не унесете. Бесспорно и другое: гнусное поведение человека карается вырождением потомков. Существуют до конца еще не понятые, но уже вполне отслеживаемые генетические механизмы передачи греха в виде увечья. Обратите внимание, как много детей-калек или нелепо погибших детей у тех, кто купается в золоте и славе! Как говорит киноклассика — «здесь в город только одна дорога». И у цивилизации, у прогресса — тоже только одна дорога: возложить ответственность за всех на всех. Этого требуют от нас все мировые религии, на этом сформирована мораль, это отражается в формационной смене исторических форм. Прогресс и цивилизация — это увеличение ответственности человека за жизнь и благополучие других людей. Это та связка «вместе тонем, вместе и выплываем», о которой я писал в начале статьи. Никаких иных форм проявления цивилизованности в экономике не существует. И чем раньше это поймут те, кто надеется сыграть на геноциде («сыграть в ящик», в итоге) — тем лучше для человечества» (Авагян).
А откуда все это появилось в нашей стране, рассказывает Валентин Катасонов — «Демонтаж советской экономической системы» (источник: http://xn--80ajoghfjyj0a.xn--p1ai/zakat-ekonomiki-industrializatsii-valentin-katasonov). «Модель экономики, созданная в ходе советской индустриализации (сталинская экономика), просуществовала примерно до середины 50-х гг. ХХ века. Со второй половины 1950-х гг. и вплоть до конца 1991 года сталинская экономика стала утрачивать такие свойства, как плановый характер, высокая централизация управления, преобладание физических показателей плана над стоимостными, ограниченный характер товарно-денежных отношений, доминирующие позиции государственной собственности, общенародный характер государственной собственности и др. В период существования сталинской экономики в СССР осуществлялся целенаправленный процесс превращения частной и групповой собственности в собственность общенародную. В постсталинский период происходил обратный (неафишируемый) процесс превращения общественной собственности в групповую. Приведу вывод из статьи Н.О. Архангельской, посвященной изучению изменений производственных отношений в СССР: «Если в период 1930-1950-х гг. экономика страны представляла собой единый комплекс, работавший на общий результат, то в 1960-1980 гг. этот комплекс перестал существовать, уступив место массе обособленных предприятий и их коллективов». Можно выделить три этапа демонтажа сталинской экономики: 1) эксперименты Н. Хрущева; 2) реформа Косыгина — Либермана и «застой» эпохи Л. Брежнева; 3) «перестройка» М. Горбачева. После смерти Сталина наметилась медленная, незаметная (маскируемая псевдосоциалистической пропагандой) трансформация социалистической модели экономики в модель государственного капитализма. Начался этот процесс при Н.С. Хрущеве, продолжился при Л.И. Брежневе и А.Н. Косыгине, а завершился при М.С. Горбачеве. Причины данной мутации, связанные с духовно-нравственным состоянием общества, а также политические, лежат за пределами экономики.
Сталин пытался еще до войны укреплять политический фундамент новой модели экономики путем создания системы народовластия. Контуры этой системы просматриваются в Конституции СССР 1936 года. В ней основная роль в управлении страной отводилась Советам народных депутатов; правительство должно было стать исполнительной, т. е. подчиненной по отношению к Советам ветвью власти. А партия вообще должна была отказаться от непосредственного участия в управлении государством, в том числе экономикой. Народовластие должно было бы стать гарантией того, что государственная собственность на средства производства будет использоваться в интересах всего народа, работать на укрепление всей страны. Без создания политической системы народовластия существовал риск того, что социалистическое общество постепенно трансформируется в государственный капитализм. Это означает, что средства производства формально останутся в собственности государства, но используются в интересах не всего народа, а лишь узкой группы государственной бюрократии (К. Маркс называл такую модель «азиатским способом производства»). При этом социалистическая риторика может сохраняться и даже усиливаться. Ярким примером такого государственного капитализма является сегодня Китай. Однако попытки Сталина создать систему народовластия не увенчались успехом, крепкого политического фундамента у новой модели экономики не было и на момент смерти вождя. Сталин много раз повторял: «Без теории нам смерть». Обществоведы же продолжали пережевывать догмы «исторического материализма», а любые свежие идеи воспринимались как ересь и жестко карались. Даже дискуссии по «азиатскому способу производства» велись почти подпольно. Власти боялись этой темы. Так сложился опасный стереотип: государственное значит социалистическое. Этот стереотип не преодолен и сегодня. Национализация — необходимое, но недостаточное условие построения в России справедливого общества и независимой экономики. Во время последнего финансового кризиса в США и Великобритании правительства этих стран в целях спасения тонущих банков Уолл-стрит и Лондонского Сити закачали в них громадные суммы бюджетных средств, по-тихому была произведена национализация банковских гигантов, но это была национализация в интересах финансового капитала. После пика финансового кризиса государство стало выходить из капиталов банков.
Ставя стратегическую цель создания политической системы народовластия, Сталин решал и такую задачу, как нейтрализация чрезмерно активной роли партии в управлении экономикой страны. Он пытался преодолеть существовавшее «двоевластие», которое выражалось в том, что экономикой в 1920-30-е гг. одновременно управляли и правительство, и партия. Такое двоевластие дезорганизовывало экономическую жизнь, снижало темпы индустриализации, размывало принцип личной ответственности. В преодолении «двоевластия» Сталину удалось немало. Партия незаметно отодвигалась от решения экономических вопросов, ей отводилась решающая роль лишь в двух сферах: формирование идеологии и отбор кадров для социалистического строительства. Однако все вернулось на круги своя при Хрущеве. Активное возвращение партийной номенклатуры к руководству экономикой началось с разгрома в 1957 году «антипартийной» группы. А в нее как раз входили фигуры, которые на тот момент были уже больше хозяйственными, чем партийными руководителями — Г. Маленков, Л. Каганович, М. Сабуров, Г. Первухин, В. Молотов. На втором круге «чистки» были убраны со своих постов такие талантливые хозяйственные руководители, как министр финансов А. Зверев, председатель правления Госбанка СССР А. Коровушкин и многие другие. Впрочем, «зачистка» хозяйственных руководителей началась даже не в 1957 году, а еще раньше. Речь идет о Л. Берии, арестованном и расстрелянном в 1953 г. Не берусь оценивать его как политика и партийного деятеля, но как хозяйственный руководитель он внес неоценимый вклад в создание сталинской экономики. В экономику возвращалось даже не двоевластие, а многовластие. При Сталине доминирующим был отраслевой принцип управления экономикой. Подавляющая часть министерств были отраслевыми. После смерти Сталина строгая вертикаль централизованного управления экономикой стала размываться. В 1957 г. Хрущев начал реформу управления народным хозяйством. Суть ее заключалась в резком усилении территориального принципа управления. Создавались советы народного хозяйства (совнархозы) в так называемых экономических административных районах (всего — 105). Одновременно было ликвидировано большое количество отраслевых союзных министерств. В начале 1960-х гг. были созданы совнархозы в союзных республиках, в 1962 г. учрежден Высший совет народного хозяйства СССР (ВСНХ). Реформа продолжалась до смещения Хрущева в октябре 1964 г.
Вертикаль государственного управления экономикой стала ослабевать также в результате сокращения набора плановых показателей, обязательных для выполнения министерствами, главками, производственными объединениями и предприятиями. Число показателей народнохозяйственного плана при Сталине постоянно увеличивалось. В 1940 году оно составляло 4744, а в 1953 г. достигло 9490, т. е. удвоилось. А затем число показателей стало непрерывно сокращаться: 6308 в 1954 г., 3390 в 1957 г., 1780 в 1958 г. Кстати, против такого ослабления централизованного планирования выступала «антипартийная группа»; за сокращением числа показателей не было серьезного научного и идеологического обоснования. Как известно, никаких товарно-денежных отношений в группе отраслей «А» модель сталинской экономики не допускала. А вот Н.С. Хрущев это табу нарушил. При Сталине тракторы и сельскохозяйственная техника поступали из машиностроения не в колхозы, а на государственные машинно-технические станции (МТС). Колхозы были лишь пользователями этой техники на основе договоров с МТС. По настоянию Хрущева с 1957 года прекращается распределение сельхозтехники по МТС, а в 1958 году распускаются и сами МТС, техника передается на балансы колхозов. Постановлением Совмина СССР от 22 сентября 1957 года все орудия и средства производства сельскохозяйственного назначения включаются в систему товарно-денежных отношений. Как и предвидел Сталин, произошло сильное распыление средств производства в сельском хозяйстве, техника стала использоваться без полной загрузки, необходимого ремонта не производилось, техника начала быстро выбывать из эксплуатации. Это в свою очередь вызвало необходимость резко увеличить объемы производства такой техники. Начались сплошные потери. Уже не приходится говорить о том, что далеко не все колхозы были способны выкупать у МТС, а затем покупать у производителей сельскохозяйственную технику. Волюнтаристское решение Хрущева о ликвидации артелей (производивших значительные объемы некоторых потребительских товаров и услуг) привело к тому, что часть артельщиков превратилась в теневиков. Именно при Хрущеве появились «цеховики» (теневое производство) и «барыги» (теневая торговля), возник подпольный капитал. Теневики оказались востребованными, ибо в результате экономических «экспериментов» в торговле возникли дефициты потребительских товаров. Число таких «корректив», разрушавших при Хрущеве модель сталинской экономики, измеряется десятками.
Доламывался механизм сталинской экономики во времена экономической реформы А. Косыгина — Е. Либермана (1965-1969 гг.). Официальный старт реформе был дан постановлением ЦК КПСС и Совмина от 4 октября 1965 г. «О совершенствовании планирования и усилении экономического стимулирования промышленного производства». Об этой реформе написано много, отмечу коротко четыре принципиальных момента. Во-первых, данная реформа окончательно сделала разворот в сторону стоимостных показателей, а количество натуральных показателей даже по сравнению с хрущевскими временами резко сократилось. Это создало для предприятий возможность добиваться выполнения планов такими способами, которые не увеличивали, а, наоборот, снижали интегральный результат экономической деятельности в масштабах всей страны. Ориентация на валовые стоимостные показатели способствовала накручиванию предприятиями вала, что окончательно уничтожало противозатратный механизм сталинской экономики. Во-вторых, от общественных форм распределения дохода (общественные фонды потребления, снижение цен в розничной торговле) начался переход к частно-групповым формам. Привязка денежных доходов работников к прибыли предприятия незаметно приводила к тому, что принцип органического сочетания личных и общественных интересов уже не работал. Раньше критерием эффективности экономики был интегральный результат (доходность) на уровне всего народного хозяйства, теперь главным критерием стала доходность (прибыльность) отдельного предприятия. Это не могло не ослаблять страну. Заметим, что в постановлении ЦК КПСС и Совмина от 4 октября 1965 г. о снижении себестоимости продукции как плановом показателе деятельности предприятия уже не упоминалось. Хотя возникшие в деятельности предприятий «искривления» оказались столь серьезными, что потом показатели себестоимости пришлось восстановить.
В-третьих, одним из проявлений частно-групповых интересов была ведомственность. Она существовала всегда (даже в сталинской экономике), но в результате реформы 1965-1969 гг. она приобрела гипертрофированные формы. Освобождение отраслей от многих натуральных плановых показателей создало для министерств широкие возможности «оптимизировать» свою деятельность. Появились разнообразные фонды министерств и ведомств, наполняемость которых зависела от финансовых результатов деятельности отраслевых предприятий и пробивной силы руководителей ведомств (корректировка планов, выбивание финансовых и материальных ресурсов в Госплане, Минфине, Госснабе и т. д.). Возникла неафишируемая конкуренция между министерствами и ведомствами за раздел «общего пирога». Вот что пишет по поводу резко усилившейся ведомственности М. Антонов: «…государственная собственность на средства производства, находившаяся в распоряжении хозяйственников, не была чем-то единым. Она была разделена между монополиями — министерствами и ведомствами, а внутри каждого из этих подразделений — между предприятиями и организациями. Каждое ведомство зорко наблюдало, чтобы не были ущемлены его интересы, как правило, не совпадавшие с интересами смежных ведомств. В итоге проведение каких-либо решений, оптимальных с общегосударственной точки зрения, наталкивалось на сопротивление ведомств, что нередко вело к громадным излишним затратам» (Антонов Михаил. Капитализму в России не бывать! — М.: Яуза, Эксмо, 2005). В-четвертых, введение для предприятий платы за фонды усилило противопоставление общества и производственных коллективов. Планово-прибыльные предприятия должны были вносить в бюджет плату за основные и нормируемые оборотные фонды. Возникла странная ситуация, при которой фонды как бы отчуждались от государственных предприятий, последние становились не более чем пользователями фондов. Фактическим же владельцем фондов оказывался бюрократический государственный аппарат. Так складывались очертания государственного капитализма.
Дух потребительства, воцарившийся в России, стал культивироваться уже реформой Косыгина — Либермана. Появились иждивенческие настроения, желание жить за счет других. Это были еще не явные отношения эксплуатации одного человека другим, но уже неосознанное желание такой эксплуатации. О погоне предприятий за прибылью (следовательно, за максимальной долей «общественного пирога») убедительно свидетельствует официальная статистика: с 1960 по 1980 г. прибыль государственных предприятий в СССР выросла в 4,6 раза, а производительность труда, по официальным данным, в промышленности всего-навсего в 2,6 раза, в сельском хозяйстве и строительстве еще меньше. Следует особо обратить внимание на реакцию по поводу реформы за рубежом. Запад воспринял ее с восторгом, зарубежные СМИ того времени восхваляли изменения, начавшиеся в СССР. И происходило это в разгар холодной войны. Станут ли наши геополитические противники хвалить нас, если мы укрепляемся? Нет! Нас хвалили за то, что мы добровольно себя ослабляли. Окончательное уничтожение остатков сталинской экономики произошло в годы правления М. Горбачева. В это время закладывалась идейная основа тотальной приватизации 1990-х гг., начался бум учреждения частных коммерческих банков, появились мелкие и средние частные предприятия, всячески пропагандировались преимущества «рыночной экономики» и огульно охаивалась сталинская модель (ей дали уничижительное название «административно-командная система»). Если эксперименты Хрущева и реформа Косыгина — Либермана способствовали трансформации модели сталинской экономики в государственный капитализм, то реформы Горбачева подготовили почву для капитализма частнособственнического» (Катасонов).
После прочтения этих двух статей становится понятна главная причина «развала СССР» — уничтожение его центрального пункта управления (ЦПУ). Китайцы сохранили свою коммунистическую партию и рьяно взялись за построение в Китае государственного капитализма. Ну а Ельцин приложил немало сил, чтобы избавиться от коммунистической партии, и тем самым уничтожил ЦПУ, организовав в России олигархическое управление, состоящее из множества местных пунктов управления (МПУ). Когда пришел к власти Путин, у него был только один способ возрождения ЦПУ — он организовал вокруг себя свою собственную команду (партию), сегодня она называется «Единой Россией». Главным же в этих процессах (и в Китае, и в России) являлось не наличие той или иной партии, а создание ЦПУ. Никакая страна не может нормально существовать без центральной власти, это мы наблюдаем сегодня на примере Европейского Союза. Пока этим конгломератом стран единолично управляли США, дела, в том числе и в экономике, там шли более — менее нормально. Но стоило к власти в США прийти Трампу, который буквально «плюнул на Европу», ЕС начал разваливаться прямо на глазах. И если Трампа переизберут на второй срок, и он не поменяет своей политики, то ЕС «прикажет долго жить». Подтверждением этих слов служит нынешний саммит ЕС, на котором его члены пытаются выбрать свой ЦПУ, но у них ничего не получается. Главная же разница между нынешней Россией и Китаем заключается в том, что Китай уже выстроил государственный капитализм, а Путин лишь пытается это сделать. Достичь поставленной цели всегда хорошо, но этот процесс содержит в себе противоречие — после достижения цели прекращается и развитие (для него нужна какая-то другая цель). Вот почему Россия сегодня — самая быстро изменяющаяся страна в мире. Более того, у нас с Вами есть возможность учесть ошибки других и построить государственный капитализм — максимально приближенный к идеалу (максимально удалиться от «бандитского государства»). В Китае же сегодня — точно такое же «бандитское государство», как и во всех остальных странах современного мира. Так что, и там есть, что изменить.